Я даже помню тот миг, когда меня осенило. Был февраль 1970 года, я шел среди
сугробов по Арбату, и, как сейчас помню: в стеклянной будке сидел
мальчишка-чистильщик обуви и читал толстую книгу, кажется, “Три мушкетера”, и
шел снег... И во всем этом был какой-то поэтический смысл: сложилась картинка,
которая тут же юркнула куда-то, исчезла, будто нырнула в сугроб. И я понял, что
вся штука в том, что ее словесный эквивалент уже обладает ритмом, и ритм этот
значим и непереводим ни в какой заданный размер, а если его не мучить, то и эта,
и любая другая “картинка” – запишется словами, и все сохранится. Я попробовал. С
тех пор я пишу верлибром.
Недаром в большинстве зарубежных стран поэты теряют или не находят читателей.
Стихи мало и редко издают, и влияние их на жизнь ничтожно. Да, в сущности,
поэт-индивидуалист и не рассчитывает на то, что его поймут многие. Его стихи -
это такие радиоволны, на которые в лучшем случае могут настроиться очень редкие
радиолюбители. А в худшем случае единственным их читателем оказывается сам
автор.
А. А.: Кстати, современные литературоведы их даже на два “поджанра” делят:
“короткий” и “длинный” верлибр. Действительно – разные художественные механизмы.
Ну а что касается выбора, то в тот момент, когда рождается замысел, в общем-то,
всегда понятно, какой формы он требует. Хотя бывает и так: кажется, что будет
короткий, а потом смотришь – “переросло” в длинное... По крайней мере, на чем
короткий верлибр построен – понятно: это всегда образ некий, или парадокс, когда
вдруг тебе открывается какая-то новая сущность и требует запечатления.
Решение писать одним из видов конвенционального стиха или одним из видов
свободного стиха зависит от степени идиосинкразии поэта к формальной заданности
и от его творческой установки. Что же касается идиосинкразии к формальной
заданности, то приход к свободному стиху объясняется стремлением к максимальному
авторству во всех элементах создаваемого произведения. В этом смысле свободный
стих можно назвать авторским стихом (от лат. auctor — творец, виновник, автор
сочинения и auctorare — удостоверять, ручаться, подтверждать).
Очень многие сочиняют хокку или нечто подобное – эдакие “японески”, а в сущности
– род верлибрической миниатюры. Хотя есть среди них и пуристы, чтобы число
слогов непременно по-японски было: 5–7–5. Ну, я-то не пурист. У меня в верлибре
порой и вполне ямбическая строка затешется, мне это все равно, если не разрушает
основную форму. Хотя бывает, что мешает. Помню, раз пришли в голову совершенно
идеальные – в смысле по настроению и образу – две строки, но как на грех
чистейшим шестистопным ямбом, да еще и в рифму! А там этого ну никак нельзя было
оставить. Так я несколько дней маялся, чтобы ямб этот переломать, чтобы его там
не было. Так вот, из тех, кто очень серьезно, удачно и вольно работает в этой
квазияпонской манере назову Михаила Бару из подмосковного Пущино.